- Поэт чухонцев стихи лучшее
- ВОТ ЖЕНЩИНА.
- Ещё элегия
- «И звук и отзвук». Поэзия Олега Чухонцева
- Из неизданной книги «Замысел» (1960)
- Из книги «Слуховое окно» (1983)
- Из книги «Гласы и глоссы (извлечения из ненаписанного)»
- Олег Чухонцев. и дверь впотьмах привычную то.
- Другие статьи в литературном дневнике:
- Поэт чухонцев стихи лучшее
Поэт чухонцев стихи лучшее
Радости нужен повод:
день ли рожденья, год
свадьбы — гуляй, коль молод.
Горе само найдет.
Даром не потревожит,
лишних не скажет слов,
руку молчком положит,
глянет в глаза: готов?
Вздрогнешь, как от ушиба,
жизнь пронесется вспять…
Вот и учись как рыба
воздух пустой глотать.
ВОТ ЖЕНЩИНА.
Вот женщина — и глаз не скосит,
и не отшутится всерьез,
но шарф за горло перебросит —
и жизнь твоя — пойдет на перекос.
Придумщица и фантазерка,
и пальцем не пошевельнет,
но глянет холодно и зорко —
и всю обыденность сметет.
Пройдет — и море взбудоражит,
барашки двинет на песок,
оборотится вдруг — и ляжет
волна смиренная у ног …
… показать весь текст …
Ещё элегия
неужели ты, подумал я, выходя
из трамвая 37-го на остановке
там где только что был, где зернистая от дождя
мостовая ещё дымилась, от датировки
воздержусь, а что до сезона был месяц май,
неужели ты? ты скользнула взглядом поверх сидящих
и поймала мой, и 37-ой трамвай
дёрнув затормозил, и съехал твой синий плащик,
обнажая детскую шею, и я сошёл,
пробуждаясь одновременно, как бы по ходу
неужели ты твердить продолжая и валидол
в темноте пытаясь нашарить, ни про погоду,
… показать весь текст …
Я не помнил ни бед, ни обид,
Жил, как жил — и во зло, и во благо.
Почему же так душу знобит,
Как скулит в непогоду дворняга.
Почему на окраине дней
Самых ясных и самых свободных
Так знобит меня отблеск огней
И гуденье винтов пароходных?
Верно, в пору стоячей воды
Равновесия нет и в помине
И предчувствие близкой беды
Открывается в русской равнине.
… показать весь текст …
«И звук и отзвук». Поэзия Олега Чухонцева
Приблизительное время чтения: 4 мин.
Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
«..Когда я был помоложе, то, несмотря на своё косноязычие, легко рассуждал на эти темы и даже успел ответить на вопрос одной анкеты: что такое настоящая поэзия, а теперь… — теперь не нахожу слов, на каждый аргумент приискивая контраргумент, понимая всю относительность и азбучных, и высоколобых истин. Вероятно, это возраст или, как я говорил, свойство зрения… Разумеется, когда мы говорим о поэзии, мы в первую голову имеем в виду стихи, которые, собственно, нас и воспитали, и их сочинителей, чьим примером и мыслями мы окормляемся, но для чего ломиться в открытую дверь. »
Перечитывая слова, вынутые мною из выступления Олега Чухонцева на церемонии вручения ему премии «Поэт» (2007), я думаю о том, сколь многое стоит за ними.
В третий раз — в новом столетии — его стихи приходят на страницы наших «Строф», и каждый раз это оказывается приключением, вырастающим из повода.
Сперва — откликом-поздравлением по случаю упомянутой премии и приветствием его первой книге в этом веке: тоненькой «Фифиа», включившей в себя дивную лирику наших дней — «Березову кукушечку» и «Кыё! Кыё!».
Затем — к юбилею, случившемуся два года тому, когда появился — удививший своей стилистикой и небывалым музыкальным строем — сборник «Гласы и глоссы (извлечения из ненаписанного)». И вот теперь.
…Большущий, но странно-легкий (бело-матовая обложка с одиноким именем поэта и смещённая выше центра — красная… капля?/рябинина в снегу?/сигнальный фонарь обходчика в тумане бытия… что это?) — том.
«И звук и отзвук. Из разных книг». Шесть сотен страниц поэзии. Поневоле всплывёт ахматовское: «…воздушная громада, Как облако, стояла надо мной».
Тут — и восстановленная первая книга «Замысел». И стихотворения, очищенные от забытой всеми нами цензуры. Публикующееся впервые. Совсем недавнее.
Как же не вспомнить слова псалмопевца: «…в долготу дний». Но ведь так и есть, так и произойдёт — с теми, кто когда-то обрёл, обретает, и ещё обретёт — и звуки и отзвуки Олега Чухонцева. Спасибо и всем причастным — к выходу этого собрания.
Из неизданной книги
«Замысел» (1960)
Взрыв пугливых снегирей,
карк ворон непуганых —
и уже свистит хорей
на снегах обугленных.
И уже издалека —
не Боян ли сокола
выпускает в облака
и на лебедь — с облака?
Крови, крови молодой!
славы, славы песенной,
соколиною страдой
на лету подрезанной!
А внизу — такая рань
ранняя, израненная,
что хоть оземь грудью грянь —
вот оно, призвание!
И такой бродильный чад
в ельнике-орешнике,
что как пьяные летят
пчелы на подснежники!
Эти талые моря,
озими зеленые,
в зарослях осокоря
гнезда оголенные —
всё — и горлицы запруд,
и промоен звонницы —
только повода и ждут,
чтобы разглаголиться.
Так звени, напоена,
радость двуединая:
молодость моя, весна —
песня лебединая.
Из книги «Слуховое окно» (1983)
Слаба надежда, но, быть может, тот,
кто в завали журнального комплекта
проводит пересортицу, найдет
мои стихи и, может быть, тот некто
в макулатуру их не отнесет
для очищенья стен и интеллекта,
а соберет под общий переплет
не в виде книги даже, а конспекта, —
кто знает: нить суровая и клей —
не знаки ли судьбы: в век масскультуры
стать книжкой небольшой, но тяжелей,
чем двадцать килограмм макулатуры?
Есть уши и у стен:
молчи, терпи, работай,
да не сочти свободой
свой добровольный плен;
молчи, терпи и верь:
терпение — работа,
углы шагами мерь
и вышагаешь что-то;
и вы́ходишь, даст Бог,
строку непроходную,
как радугу речную
или родильный вздох;
о, если ты поэт,
ты можешь убедиться,
что твой тяжелый бред
не тяжелей страницы,
что храмина твоя
не здесь, где дух неволишь,
а в двух шагах всего лишь
от инобытия.
Из книги «Гласы и глоссы
(извлечения из ненаписанного)»
я трижды проплывал Босфор и Дарданеллы,
у поручней стоял и ничего кругом
не видел, ничего, и лишь вода кипела,
а вся история — как пена за бортом.
и в небо я глядел, а всё, что рядом было,
где я стоял один, тобою было тут,
когда из двух широт мы на одни светила
глядели, две судьбы в один сводя маршрут.
нос рассекал волну, а мы и врозь, но вместе,
я думал, и внушал Стоящий за плечом:
ни море, ни земля, а лазеры созвездий —
вот позывные тех, кто нем, кто разлучен. [ждет]
и разверзалась твердь, и бездны рокотаху
и хорами наяд, и сонмом всеблагих.
стучи, мотор, вращай винты свои — не праху,
а духу возвращай долги потреб своих!
и не было узлов морских, ни миль, которых
не развязать двоим, лишь рваная вода
да черный горизонт, лишь еле слышный шорох —
дыхание Того, Кто за плечом всегда…
Олег Чухонцев. и дверь впотьмах привычную то.
Он сел, и я окинул стол с вином,
где круглый лук сочился в заливном
и маслянился мозговой горошек,
и мысль пронзила: это скорбный сход,
когда я увидал блины и мед
и холодец из поросячьих ножек.
Они сидели как одна семья,
в одних летах отцы и сыновья,
и я узнал их, внове узнавая,
и вздрогнул, и стакан застыл в руке:
я мать свою увидел в уголке,
она мне улыбнулась как живая.
И прожитому я подвел черту,
жизнь разделив на эту и на ту,
и полужизни опыт подытожил:
та жизнь была беспечна и легка,
легка, беспечна, молода, горька,
а этой жизни я еще не прожил.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Поэт чухонцев стихи лучшее
 |
 |
|
Олег Чухонцев, персональный сайт: http://chuhoncev.poet-premium.ru/ Я не помнил ни бед, ни обид, жил как жил – и во зло, и во благо. Почему же так душу знобит, как скулит в непогоду дворняга? Почему на окраине дней, самых ясных и самых свободных, так знобит меня отблеск огней и гуденье винтов пароходных? Верно, в пору стоячей воды равновесия нет и в помине, и предчувствие близкой беды открывается в русской равнине. И присутствие снега и льда ощущается в зябком дыханье, и такая вокруг пустота, что хоть криком кричи в мирозданье. Никого… Я один на один с прозябаньем в осенней природе, в частоколе берёз и осин, словно пугало на огороде. Мы срослись. Как река к берегам примерзает гусиною кожей, так земля примерзает к ногам и душа – к пустырям бездорожий. Видит бог, наше дело труба! Так уймись и не требуй огласки. Пусть как есть торжествует судьба на исходе недоброй развязки. И, пытая вечернюю тьму, я по долгим гудкам парохода, по сиротскому эху пойму, что нам стóит тоска и свобода. Этот город деревянный на реке – словно палец безымянный на руке; пусть в поречье каждый взгорок мне знаком как пять пальцев – а колечко на одном! Эко чудо – пахнет лесом тротуар, пахнет тёсом палисадник и амбар; на болотах, где не выстоит гранит, деревянное отечество стоит. И представишь: так же сложится судьба, как из брёвен деревянная изба; год по году – не пером, так топором – вот и стены, вот и ставни, вот и дом. Стой-постой, да слушай стужу из окон, да поленья знай подбрасывай в огонь; ну а окна запотеют от тепла – слава богу! Лишь бы крыша не текла! . и дверь впотьмах привычную толкнул, а там и свет чужой, и странный гул – куда я? Где? – и с дикою догадкой застолье оглядел невдалеке, попятился – и щёлкнуло в замке. И вот стою. И ручка под лопаткой. А рядом шум, и гости за столом. И подошёл отец, сказал: – Пойдём. Сюда, куда пришёл, не опоздаешь. Здесь все свои. – И место указал. – Но ты же умер! – я ему сказал. А он: – Не говори, чего не знаешь. Он сел, и я окинул стол с вином, где круглый лук сочился в заливном и маслянился мозговой горошек, и мысль пронзила: это скорбный сход, когда я увидал блины и мёд и холодец из поросячьих ножек. Они сидели как одна семья, в одних летах отцы и сыновья, и я узнал их, внове узнавая, и вздрогнул, и стакан застыл в руке: я мать свою увидел в уголке, она мне улыбнулась как живая. В углу, с железной миской, как всегда, она сидела, странно молода, и улыбалась про себя, но пятна в подглазьях проступали всё ясней, как будто жить грозило ей – а ей так не хотелось уходить обратно. И я сказал: – Не ты со мной сейчас, не вы со мной, но помысел о вас. Но я приду – и ты, отец, вернёшься под этот свет, и ты вернёшься, мать! – Не говори, чего не можешь знать, – услышал я, – узнаешь – содрогнёшься. И встали все, подняв на посошок. И я хотел подняться, но не мог. Хотел, хотел – но двери распахнулись, как в лифте, распахнулись и сошлись, и то ли вниз куда-то, то ли ввысь, быстрей, быстрей – и слёзы навернулись. И всех как смыло. Всех до одного. Глаза поднял – а рядом никого, ни матери с отцом, ни поминанья, лишь я один, да жизнь моя при мне, да острый холодок на самом дне – И прожитому я подвёл черту, жизнь разделив на эту и на ту, и полужизни опыт подытожил: та жизнь была беспечна и легка, легка, беспечна, молода, горька, а этой жизни я ещё не прожил. Сват Иван, как пить мы станем! А от нас неподалёку Ах, и в ту войну, и в эту Как в четырнадцатом годе как жена в холодной будке и пошли они с разъезда, А дорога – нету дольше, А в России, мать честная, И меньшие не отстали, На посулы, да не к тётке: Да и то сказать, в девчонках В одинаковых платочках Кликнет Нюра, выйдет Оля: Худо было, бедно было, А как свадебки сыграли, Не за каменной, понятно, Жить и жить, да Дуню жалко: Так с больничною обновой Что же, каждому с рожденья Что из жизни довоенной Вижу, вижу Николая, И арбуз, на удивленье Чёрный круг! – А это дуло Маня, Маня, тётя Маня, Как убили Евдокима как четвёртый сын, последний, села Маня, поглядела – А у Оли тоже горе, Поостыла, постояла, Справка из военкомата. А у Шуры говор за ночь – Разве это позабудешь? Или песни петь. Как пели! . Мал ли был иль жили тесно, Потому что на конюшне: День-то! С ясностью ребёнка Плач – и крик – и солнце, солнце, Что ж в последнюю минуту Тут что ни скажи, всё мало. Всё-то с шуткой, прибауткой, А уж Гришу так любила, А отец – тот был спокойный, Конюх и ткачиха – пара Ну так вот: нашло затменье Тоже страсть, да и какая! Это было лет за восемь И над обмелевшей Клязьмой Я в то лето скарлатиной я-то думал: из-за дыма, – Выдумал. Идём в больницу! – Это надо бы подробней, Не избыть. Да и к корыту Есть борьба за жизнь, при этом Путь из худобы в худобу: жизнь моя. Текли, как воды, Вот они – под абажуром, Стало быть, не за горами – Две синички прилетели, Так и вышло. Утром к маме В полночь, точно жар колотит, А она была прекрасна – А как в дальний путь отпели, Запрягайте сивку-бурку Мы несли его по снегу, Приказал к тому же ряду. Это ж ум зайдёт за разум, Даром во бору упала Оля, Оля, тётя Оля, Дом большой, многоквартирный, А октябрь холодный выпал, А на красную субботу Что ей грезилось у ели? Шура, Шура, тётя Шура, Но когда за каждым близким по усопшим Евдокии, богомолка-хлопотунья. Это жизнь по жилам бродит. Человек живёт с рожденья Недоверьем не обижу Жили всё-таки, страдали, По снегу, по чернозёму Вот они – под абажуром, А над городом весенний Снег лежит ещё местами, И поля за переездом, дядя Яша ковыляет, А за Клязьмой бор стеною. detector |
ЧУХОНЦЕВ Олег Григорьевич родился в 1938 году в городе Павловский Посад Московской области. Окончил Московский областной педагогически институт (филологический факультет). В 70-е годы много переводил, в том числе К. Кулиева, П. Севака, чешских, венгерских, хорватских поэтов. Поэтические сборники: «Из трёх тетрадей» (1976), «Слуховое окно» (1983), «Ветром и пеплом» (1989), «Пробегающий пейзаж» (1997), «Фифиа» (2003), «Из сих пределов» (2005), «Однофамилец» (2008). Лауреат Государственной премии РФ, Пушкинской премии фонда Тепфера и Пушкинской премии России, премий имени А. Блока, Б. Пастернака, национальной литературной премии «Поэт». Живёт в Москве.
